14 августа 2019

Удивительно, что проснулась я сегодня в довольно бодром настроении и полная наполеоновских планов проехать 50 с небольшим километров до пещеры, в которой были обнаружены древние наскальные рисунки. Но реальность очень быстро охладила пыл и как обычно оказалась несколько суровее. А точнее сказать наоборот, не охладила, а подогрела до такой превосходной степени, что пыл этот испарился и растворился в горячем воздухе. Душный рассвет над горой Брандберг, который я наблюдала из палатки за кружкой утреннего кофе, намекал на предстоящий очень жаркий день.

Термометр демонстрировал какие-то безумные цифры: то 45, то 48 градусов по Цельсию. А ведь солнце только поднялось над горизонтом и едва выглянуло из-за горы. Возможно, реальная температура воздуха была и на несколько градусов ниже, ведь термометр в велокомпьютере постоянно находился на открытом солнце, но моё тело всецело доверяло ему и отказывалось вести себя как обычно. А ведь всего каких-то два или три дня назад на Берегу Скелетов дули холодные ветра, ходили туманы и выпадал искусственный дождь.

Первые девять километров я продолжала ехать по рыхлому руслу реки Мессум. Раскидистое дерево, под которым я ночевала, и вправду оказалось единственным на десяток километров. Остальные разбросанные вдоль русла колючие кусты едва достигали метрового роста и не давали никакой тени. Мозги плавились. Я ехала по плотному песку рядом с раскатанной колеей и смогла преодолеть это расстояние относительно быстро, почти за два часа.

А еще в долине реки Мессум сильно доставали мухи. Такие назойливые, что просто ужас. Чем-то похожи на наших слепней, постоянно лезли в глаза и в уши, заползали за шиворот, скреблись там и ползали по потной спине.

Из русла реки я выскочила на номерную дорогу D, но она не стала для меня спасением. По этой жесткой поверхности ехать было еще труднее и неприятнее. Посыпанная крупным гравием стиральная доска нравилась мне куда меньше девственной пустыни. А редкая растительность, радовавшая хоть не тенью, а взгляд, на этой дороге исчезла совсем. Здесь меня застало самое пекло жестокого полуденного солнца.

Пока я сражалась с зыбучими буграми, то выруливая на обочину, то возвращаясь обратно на дорогу, мимо проехал всего один джип. Белый мистер был за рулем и, как полагается на таких дорогах, остановился и предложил воду и еду. Голову к тому времени мне, видимо, здорово напекло, раз я отказалась от воды. Намибиец добывает какие-то полу-драгоценные минералы неподалеку и подарил мне парочку на добрую память.

Тем временем я заметила, что переднее колесо стало тихонечко подтравливать. Спускало оно медленно, но верно. Никак подхватила злобную колючку в этом русле реки, а то и сразу несколько. А ведь я так старалась искусно объезжать опасные кусты! Памятуя о том, каким трудом далось мне починить прокол в Сесриме, я уже знала, что стащить покрышку быстро не получится. Ковыряться с колесом посреди голой дороги на самом пекле мне совершенно не хотелось. Я попала. Ах как я жалела о том, что не взяла воды у того рудокопа! Не видать мне сегодня Белой Леди, а воды осталось литра два, когда теперь здесь снова проедет машина? Однако впереди уже виднелась примечательная скала — Elephant Rock, где на карте был обозначен источник воды (скважина) и даже какой-то кемпинг. Добраться бы до туда! Если там что-то есть, то это оазис и должна быть тень. До Elephant Rock оставалось пять километров, и я решила дотянуть до оазиса, чтобы устроить привал в тени, пообедать, а заодно и заняться проколом. Так постепенно подкачивая колесо, я двигалась к заветной скале. Хватало такого накачивания на полчаса и ничтожное расстояние.

Пять километров казались огромным, непреодолимым расстоянием. Я ползла как жареная на раскаленной плите улитка. Последние два из них дались неимоверным трудом. Я уже готова была сдаться, разложить колесо прямо на песке и попытаться найти злосчастную дырочку, доставлявшую столько страданий. Из последних сил я шла уже пешком, дышать становилось тяжело, горячий воздух обжигал легкие, я задыхалась и перегрелась. Нет, для меня сейчас намного важнее добраться до тени, потому что забота о колесе в таком состоянии означает смерть в пустыне. Надо полагаться только на себя.

Впереди показалось несколько деревьев и низкие постройки из тростника среди них. Это был кемпинг, а из тростника были сделаны стенки туалета и душа. Из последних сил я дотянула до дерева, бросила велосипед и села на землю, прислонившись спиной к стене туалета. Блаженная тень! Пустота в голове, состояние, близкое к медитации или отходу в мир иной. Первые минут десять или пятнадцать не было сил даже на то, чтобы пошевелиться. Я видела только лишь единственную хижину неподалеку, и там внутри похоже теплилась жизнь. Но сил встать и пойти туда у меня не было и подавно. Вдруг из хижины появилось двое мальчишек. Они заметили меня и, испугавшись, убежали в дом обратно. Через пять минут ко мне уже шествовало все семейство: хромой отец на костыле и шестеро детей. Со стороны все выглядело так, будто я оказалась героиней какого-то приключенческого фильма. Про умирающего в пустыне Индиану Джонса или Ди Каприо, разодранного медведем. Сперва мне показалось, что у мужчины нет одной ноги, но присмотревшись я поняла, что изуродованная нога под штаниной все же была. Когда я спросила его, что с ногой, он ответил: «Полиомиелит».

Я показала на спустившее колесо, и мужчина пригласил меня в дом. Там он помог мне снять покрышку и поменять камеру под зорким наблюдением всех шестерых детей. В доме были его жена и теща. Семья принадлежит племени дамара и между собой они говорили на языке дамара, хотя взрослые и старшие дети прекрасно общались со мной по-английски. Семья держит этот небольшой кемпинг и живет в нем постоянно, но в этом году никто в нем почти не останавливается: из-за засухи вода пропала.

Починив колесо, я решила остаться еще ненадолго и пообщаться с этой семьёй. Тем более меня никто не спешил выгонять. Я попросила немного воды, но мне сказали, что воды нет и её семья сейчас покупает в Уисе (хотя в доме я заметила пластиковое ведро, из которого дети черпали воду кружкой). Сейчас каникулы, все дети дома, а в школу они ездят в Уис на школьном автобусе 40 километров и как я поняла, живут там всю неделю на полном пансионе.

Племя дамáра является одной из разновидностей бушменов. Генетически, по культуре и языку они очень близки племени сан, которых принято считать натуральными бушменами. В то время как немногочисленные дожившие до 21-го века сан сохраняют традиционный с древних времен образ жизни охотников и собирателей, дамара хорошо приспособились к современной цивилизации: они носят европейскую одежду, пользуются мобильными телефонами и получают работу в городах. Но как и в прежние времена живут семьями или коммунами (группой семей) без вождя, пользуются традиционной медициной, хранят язык и традиции. Например, у них у всех очень необычные имена. Я, к сожалению, не запомнила все, только одно. Маму семейства зовут Амисес. В языке дамара, как и в классическом бушменском, существует четыре цокающих звука, образуемых различыми щелчками языком. Амисес учила меня произносить эти звуки, но нам европейцам это дается тяжело. На письме эти четыре звука обозначаются знаками «!», «/», «//» и «ǂ». Эти щелчки употребляются в сочетании с разными словами и придают им значение. Оно может меняться даже на противоположное, если с тем же словам употребить другой щелчок. Так же как и китайский, язык дамара — это тоновый язык, значение меняется и в зависимости от интонации. На слух разговор двух дамара выглядит очень смешно, как сплошное цокание и щелканье.

Также мне показали очень характерную для Намибии игру под названием «Six five». На самодельном картонном поле, размеченном на квадраты, играют с помощью монет и двух кубиков. Четыре игрока, у каждого игрока по четыре фишки-монеты одного достоинства, расставленные по углам доски. Можно играть одинаковыми камушками, косточками и всем, что можно найти в пустыне. В начале игры все фишки «в доме», а цель — вывести их оттуда в центр поля. В первый ход обязательно должна выпасть шестерка, чтобы монета могла «выйти из дома». А дальше ходят как обычно, по числу выпавшего на кубиках числа. Если попал на клетку, в которой уже есть фишка противника, то она возвращается «в дом». Все просто и захватывающе.

Два часа с местной семьей пролетели незаметно. Один раз мимо проехала машина, и девочка побежала к дороге с сумкой просить денег. Турист должен дать денег просто так. Я тоже белая и тоже «турист», поэтому оставляю сдачу за банку холодного лимонада (сдачи не нашлось). Отдохнув и набравшись сил, отправляюсь в дальшнейший путь опять в безлюдье. Было настоящим чудом встретить людей в таком необитаемом месте! Жара к тому времени немного спала, но все равно была невыносимой. Номерная дорога продолжалась в город Уис, а я снова ухожу на бездорожье, на песчаную колею вдоль горы Брандберг, огибающую гору с востока.

Перемещение по африканским пустыням — небыстрое занятие. Сегодня я преодолела 34 километра. «Всего 34» или «целых 34»? Вопрос этот так и остался для меня сегодня риторическим. Я просто знаю, что эти километры дались так тяжело, что я не имею права судить. Одно знаю точно: не хотела бы я оказаться здесь без фэтбайка. Свое назначение он отрабатывает на 200%, без него даже такое расстояние оказалось бы для меня непреодолимым. Я всего лишь слабая девчонка среди этой великой, мощной и опасной дикой природы.

Весь вечер я вспоминала поляка Казимежа Новака, дважды проехавшего через всю Африку в 30-ых годах прошлого столетия. Вечерами дома Витя переводил вслух с польского его письма к жене, в которых он очень откровенно и с болью рассказывал о тяжестях путешествия по этому континенту.

«Я живой и со мной все в порядке. Еще недавно были минуты, когда я спасал свою жизнь. Когда, сожженный горячкой жажды, ослабленный голодом собирал остатки сил, чтобы доехать до зелени оазиса, где нашёл спасение и сердечный приём. Но на губах до сих пор чувствую вкус собственной мочи, чувствую ад жажды… И вижу трупы чёрных страдальцев, которых уже разодрали на куски гиены, там на моей дороге, которую бог позволил мне проехать… О, Марыся! Однако пустыня это ужасно! Это что-то худшее, чем самое большое страдание. Это смерть, медленная, страшная.» Из писем Казимежа Новака, 4 апреля 1932 г., Зелла, Сахара

Мой лагерь теперь у основания горы Брандберг. Палатку поставила с таким расчетом, чтобы утром на нее падала тень от куста. Какое счастье, что сейчас зима, и ночные температуры дают организму отдых от мучительного зноя.

Но и ночь эта была неспокойной. Едва стемнело, как неподалеку возле горы завыли какие-то странные существа. Леденящий звук напоминал нечто среднее между воем волка и ржанием лошади. А потом послышались отдельные душераздирающие крики, как будто кто-то кого-то ест. Хищники вышли на охоту. Да еще и над ухом щебетали птицы, живущие на дереве-кусте. Беспокойно и шумно, но уши я в эту ночь не затыкала берушами. Вдруг эти лошади-волки придут за мной, хотя бы услышу и успею схватить нож.

До самого утра я не могла сомкнуть глаз. Среди ночи поднялся такой жуткий ветер, что один тамбур сорвало, и палатку гнуло прямо на меня. А еще эта жара. До этого дня если и было жарко, то только днем, но в эту ночь жара не сходила даже в кромешной темноте. Я разделась полностью и окончательно вылезла из спальника. Ну все, я сдаюсь, ешьте меня пустынные львы! Вот я перед вами без прикрас. Даже открою для вас оба входа, потому что лежать в этой духоте взаперти я больше не могу.

15 августа 2019

Прокол в камере я так и не смогла найти. Видимо, дырочка такая маленькая, что обнаружить ее можно только погрузив камеру в ёмкость с водой. Где же я теперь возьму ёмкость да еще с водой, когда воды даже для питья у меня в обрез? До наскальных рисунков осталось около 20 километров, а это туристический объект, там должен быть визит центр и вода. Так что отложу пока это дело. Но теперь нужно быть предельно осторожной, потому что запасной камеры у меня больше нет, а что такое 20 километров здесь по этому раскаленному песку? Это большая часть дня.

Тем не менее дорога по краю горы Бранберг была красива и сложна. Она огибала гору с восточной стороны, можно было рассмотреть причудливые формы скал со всех возможных ракурсов и сделать тысячу прекрасных фото.

Первый десяток километров был медленный подъем до высоты 850 метров, половину которого я прошла пешком. А потом начался такой же медленный и хороший спуск до 600 метров. Эмоций добавлял крепкий встречный ветер. Поначалу ветер меня ужасно раздражал, но потом я поняла, что он совсем не так уж и плох: он дает хоть какую-то прохладу и не позволяет телу слишком сильно перегреваться.

Но даже несмотря на такое «проветривание», штаны и рубашка прилипали к телу, приходилось останавливаться и буквально отдирать их от кожи. Вся одежда была в белых хрустящих разводах соли, выпарившейся на солнце из пота за эти дни. Теперь я как никогда понимала Новака, письма его откликались эхом в душе, и я все больше осознавала, что этот мой небольшой переход через пустыню так ничтожен по сравнению с тем, что пришлось пережить Новаку и другим по-настоящему великим одиночным путешественникам Африки, годами жившими как кочевники.

«Марысь любимая! Сегодня воскресенье. Провёл его почти полностью в хижине, в одиночестве, ремонтировал велосипед, и знаешь? — я поменял бельё. Ночью меня так что-то грызло, что я не спал всю ночь, писал письма, и знаешь? — два огромных чёрных червяка нашёл, приблудных, больше не было. Но эти лохмотья уже не получилось обратно одеть. Только швы и воротничок были целые, остальное обрывки. Осталась ещё в багаже рубашка, которую мама шила и которую руки моей Марыськи стирали, но я долго ещё не надену на себя. Пусть хоть часть твоего труда вижу, потому что остальное в лохмотьях — и манжеты, и воротничок, и нижнее белье, ой Марысь дорогая! Если бы чудом можно было бы одеться снова и белья немного купить, но это только мечта». Из писем Казимежа Новака, 21 февраля 1932 г., Убари

К часу дня я наконец доползла до наскальных рисунков Белая Дама (White Lady). Не доехала до визит центра каких-то 500 метров, и увидев раскидистое дерево, упала у его подножья в тени. На этой дороге наконец появились джипы: нормальные туристы заезжают сюда из Уиса, а не через пустыню, как я. У визит центра есть скважина с водой, и я наконец наполнила пустые емкости и вдоволь утолила жажду.

В своей книге «100 великих закадок Африки» Николай Николаевич Непомнящий пишет:

«Среди многих африканских чудес Белая Дама с горы Брандберг – одно из самых таинственных. Противоречивых и порой фантастичных домыслов и соображений, касающихся этого знаменитого наскального рисунка в пещере Маака, расположенной в ущелье Цисаб, в Юго-Западной Африке, было предостаточно. В своей работе «Белая Леди Брандберга» известный французский археолог аббат Анри Брей писал: «Я и сам не уверен в том, что мы достигли того уровня знания, который позволил бы нам полностью истолковать значение данного рисунка. Так достигнем ли мы этого уровня когда-либо?»»

Ущелье Цисаб уходит вглубь горы Брандберг. Оно полно жизни: сюда заходят слоны в поисках корма, повсюду резвятся бабуины, на деревьях спят древесные даманы, дальние родственники слонов. Здесь видели пустынных львов и леопардов, когда тропа была закрыта для туристов. С древних времен ущелье привлекало и такое существо, как человек. В середине марта 1907 года немецкий геодезист Р. Маак со своим коллегой разбил у горы Брандберг лагерь. Топографы производили съемку местности для составления карты и при осмотре ущелья случайно обнаружили тысячи наскальных изображений.

«Тут и там нам попадались наскальные рисунки – жирафы, носороги, антилопы, почти на поверхности лежали орудия труда древних обитателей этих мест. …И вот я сижу в тени гранитной скалы в ущелье. Передо мной лучшие образцы наскального искусства. Я не в состоянии оторвать взгляда от цветного ансамбля на стене пещеры. Когда вернусь домой, обязательно подумаю над его значением…» – писал в дневнике немецкий геодезист Р. Маак

Теперь к наскальным изображениям нельзя подобраться в одиночку, и разбить лагерь в этом ущелье тоже не получится. Нужно заплатить 100 N$, получить в напарники местного гида и только вместе с ним отправиться по пешей тропе к знаменитому рисунку Белой Леди. Путь занимает два часа: 5 километров туда и обратно по сильной жаре. Я приехала как раз вовремя, потому что в 16.00 туристов уже перестают пускать. Мой гид, Майкл, маленький щуплый дамарец в вареных серых джинсах (почти как Майкл Джексон) рассказыват о том, что такой жаркий климат здесь всегда:

— Ты не удивляйся, тут постоянно 40 градусов, мы уже привыкли. Ты едешь на север? На той стороне будет еще жарче.

За час с небольшим мы добрались до пещеры. Рисунки сохранились в первозданном виде — никакой реставрации. Хотя эта пещера переживала и не лучшие времена, когда доступ был открыт для каждого и любой мог испортить сокровище. На скале цветные изображения черных людей и животных: зебр, антилоп, носорогов. Но выделяется среди них одна необычная фигура с белыми ногами до середины живота. Европейские археологи увидели в этой фигуре женщину, причем белую, европейского типа. Кроме того, техника рисунка была похожа на искусство Древней Греции, из-за чего среди археологов возникло множество споров о точной датировке и происхождении изображения.

«А. Брей считал, что костюм Дамы удивительно похож на одежду девушек-матадоров из дворца Миноса в Кноссе, раскопанного Эвансом в начале XX в. на Крите: короткая куртка и нечто вроде трико, прошитых позолоченными нитками. Похожи и головные уборы. Дама словно устремлена вперед. Основная линия движения намечена верхней частью тела и отставленной назад согнутой в колене ногой. По положению руки с луком можно судить о динамичности движения, сила же передана характерным положением лука. В одной руке у Дамы лук со стрелой и еще три стрелы, а в другой – цветок (может быть, чаша?). Культ цветов отразился в критских рисунках на вазах и золотых украшениях, а эти цветы очень похожи на цветок, который несет Дама. У некоторых участников процессии на руках короткие повязки с бахромой. Во время религиозных ритуалов в Кносском дворце такие повязки завязывались сзади на шее – об этом свидетельствует критская керамика.»

Брей считал, что в наскальной картине есть и древнеегипетские черты. «Например, он обращает внимание на ленту и бретельки на плечах, унизанные бусинками; на фигуру человека с головой крокодила и с рогами; на зазубренный кол, который несет фигура, следующая за Дамой. В Древнем Египте «крокодилочеловек» участвовал в основной части таинств и церемоний религиозного характера. Среди сопровождающих Даму «крокодилочеловек» – третья главная фигура. Для египтян он символизировал монстра на службе у Сета, бога зла и дальних стран, и культ его дошел до римских времен.»

Брей не был одинок в своих смелых сравнениях и обобщениях, его поддержали другие европейские ученые. Может быть это североафриканцы могли перенести на юг образец древней культуры Средиземноморья, дополнив его элементами своей культуры? Кто же это на самом деле? Мужчина или женщина? Сами намибийцы думают иначе и уверены, что это не женщина, а мужчина — шаман. В руках у него лук и стрелы, значит это охотник, мужчина. Рисунку как минимум 3500 лет, в те времена женщины не охотились. Шаман-охотник исполняет ритуальный танец, чтобы вызвать дождь или что-то еще. Во время танца шаман умел перевоплощаться в животное, поэтому он изображен полу-человеком полу-животным с белыми ногами.

В этом ущелье и в других соседних нашли еще множество наскальных изображений, но их туристам не показывают и в одиночку добраться туда крайне проблематично. А сколько еще не открытых рисунков? Гора Брандберг хранит свои тайны.

На обратном пути мы поговорили с Майклом о том, что же побуждало древних людей рисовать на скалах? Возможно, их заставляло то же, что и современного художника брать в руки кисть и выплескивать свою творческую энергию на холст. А возможно, все намного глубже. Эти древние люди хотели оставить память о себе будущим поколениям. Человек смертен, а искусство вечно.

После возвращения жалуюсь Майклу, что у меня в пустыне прокололось колесо, а дырку найти никак не могу. Он помогает найти прокол, поливая камеру из бутылки водой. На это зрелище собрались посмотреть остальные скучающие гиды: один держал камеру, второй поливал, а остальные были внимательно сочувствующие.

Вот уже последние группы позвращаются по тропе, а я мечтаю доехать до цивилизации до конца дня. Эта липнущая одежда и невыносимая жара морально меня утомили, и я решаю проехать еще 10 километров до лоджа-кемпинга White Lady в русле реки Угаб. Жара не спадает. Дорога до лоджа — опять сплошной песок. Еле доползла до туда. Но к северу от горы Брандберг пейзажи изменились и появилась жизнь. То тут, то там среди песка стоят одинокие хижины, собранные из чего попало. Есть и каменные, но в основном из веток и кусков жести.

White Lady Lodge оказался люксовым курортом в оазисе для европейцев. Немцы и британцы приезжают туда семьями, чтобы отдохнуть в тишине. Есть ресторан и даже бассейн. Огромное пространство с платными местами для палатки, но я мечтала о настоящей кровати и заплатила больше 60 долларов за отдельный номер с душем (большие деньги!). Комната была совсем не элитной, но после всего пережитого это счастье наконец остановиться на ночлег в более-менее комфортных условиях, постирать часть вещей и поужинать в ресторане, сэкономив истощившиеся продуктовые запасы.

Продолжение >